От аристократии до подполья
Слово «анекдот» вошло в русский язык в начале XIX века. Так называлась достоверная история из жизни какого-нибудь исторического персонажа — развлечение для богатых и умных, придающее остроту светской беседе. К началу ХХ века анекдот от аристократии перекочевал к мещанскому сословию со всеми вытекающими последствиями — в нем появились пошлость, плоский юмор и грубость. Порядочные люди уже воспринимали анекдот как откровенно дурной тон.
Потом пришла советская власть, у которой с чувством юмора были проблемы. «Любой анекдот воспринимался как хотя бы частично антисоветский. Даже если это был анекдот о супружеской измене, все равно он нарушал официальные стереотипы — ну, скажем, образцовой советской семьи», — считает старший научный сотрудник Института русского языка РАН Елена Шмелева, много лет занимавшаяся теорией анекдота.
Чтобы рассказать анекдот, требовалось определенное гражданское мужество. И это мужество единодушно проявила вся страна. Если бы в те времена кому-то пришло в голову составить нечто вроде негласного кодекса поведения советского человека, то вторым пунктом в него вошла бы почетная обязанность рассказывать анекдоты. А пунктом первым значилась бы вера в идеалы партии.
Потом советская власть рухнула. А шутки остались. «Анекдот очень сильно воздействовал на речевую культуру перестройки, — считает Елена Шмелева. — Реакцией на суконный советский язык стал повальный стеб на телевидении и в журналистике. Даже обычный разговор между людьми сейчас уже принято вести так, что не очень понятно, смеется человек или говорит серьезно».Анекдот получил статус классики, достойной повседневного цитирования. Загляните в газеты и вы увидите заголовки типа «А глаза такие добрые-добрые», «Бедненько, но чистенько». А парламентарии могут обратиться к коллегам с воззванием вроде «Ну ты или крест сними, или трусы надень».
