В понедельник ездили с Володей в Москву.
Сутки, если брать дорогу туда и обратно, ехали молча. Перед отъездом Юля прислала мне на правку статью, которую подготовил гостивший у нас в июле журналист. Я посмотрел по диагонали и не стал в ней ничего трогать, хотя один момент меня зацепил:
«Он [Марков] хрупкого сложения, вероятно, никогда не занимался спортом, вряд ли прошел уличную школу. Сам признается, что в случае конфликта с ребятами не может восстановить свой авторитет силой, так как оба Миши сильнее его. Приходится убеждать словом, а это сложнее. Особенно трудно понять, как ему удается найти общий язык со старшим Михаилом».
Звучит как фрагмент заключения из личного дела.
Не могу сейчас в точности вспомнить наш разговор, но, совершенно точно, даже по сильной пьяни я не стал бы жаловаться на невозможность «восстановить свой авторитет силой». Скорее всего, я говорил о том, что не имею возможности установить самый очевидный и простой авторитет — авторитет силы, — но, несмотря на фонетическое сходство обеих фраз, общего у них не больше чем у аллегории с аллигатором.
Я убрал телефон и уставился в окно. Мы въехали в какой-то городок и вдоль дороги понеслись двухэтажные дома барачного типа, похожие на те, что были в моем детстве.
Я вспомнил одноклассника, парня, который пиздил всех без разбора: сильных, слабых, парней и девчонок. Пару лет назад мне рассказали про его отца, рассказали, как тот каждый вечер, надев боксерские перчатки, избивал собственного отпрыска. Отец хотел сделать его сильным и смелым, используя метод, более уместный для дрессировки бойцовских собак. Авторитет силы разделял и мой отец тоже, не впадая, к счастью, в подобные крайности, а используя его лишь в рамках педагогической кампании. Большую часть времени он не показывал заинтересованность в том, что я делаю, но как только я переходил черту, мою голову выворачивало от затрещины, и я отмечал на жизненной карте запретную грань. Со временем мир оброс границами, которые я официально чтил, и что, конечно, никак не мешало мне их нарушать. После совершеннолетия я вообще ушел из дома, и все границы разом стерлись: открылось огромное пространство и меня понесло.
Сложно вспомнить, когда еще в жизни было так весело и свободно.
В какой-то момент я огляделся и понял, что ушел в своем путешествии куда-то очень далеко. И хотя на горизонте уже появились новые границы — границы УК — набранный темп не позволял остановиться самостоятельно. В отчаянии я пришел домой, сел на кухню и начал выкладывать отцу все свои подвиги. Я ждал привычный стоп-сигнал, который вернет меня на место, ждал, что отец даст мне пиздюлей, пусть даже так сильно как никогда раньше, но вместо этого, он стал со мной разговаривать: взывать к сознательности и предлагать помощь. Я сидел, слушал его вполуха, а в голове крутилась мысль, что я один, никаких сигналов не будет и разбираться во всей той хуйней, что я наворотил, придется самому.
Наверно стоило рассказать пару историй журналисту, чтобы уберечь прекрасную мысль, которую я пытался до него донести, от уродливой мутации, постигшей ее после расшифровки записи.
Авторитет силы не более чем язык, на котором привыкли разговаривать подростки, а так как по началу трудно объяснить им что-то словами, некоторое время я сожалел, что не могу прибегнуть к старому дедовском (вернее отцовскому) методу. Пришлось строить нашу жизнь на других столпах, конечно, более серьезных и фундаментальных, но до сих пор у меня нет точного ответа — выбрал я этот путь сознательно или в отсутствии легкой альтернативы. То к чему мы в итоге пришли, оно лучше, правильнее и надежнее, но иногда думаю — будь я сильней, мне было бы легче. Просто легче. Я даже уверен, что был бы умнее, и не стал использовать физическую расправу, как педагогическую панацею.
А может быть, все было наоборот: я бы поддался искушению и так никогда бы не понял, что картину мира надо рисовать не границами, за которые нельзя переходить, а путями, по которым стоит идти.
Глядя на Володю, который напряженно всматривался в дорогу, я подумал, что это вдвойне красивая мысль.
